Джилл выходит на улицу в два часа ночи и попадает в безвременье: уже не весна, но еще и не лето. Они молчат, робко держатся за руки, идут по тропинке. Фред моложе её на пять лет и сейчас она думает об этом в фоновом режиме. В голове звенящая пустота, длинный сарафан струится по ногам так же легко, как тополиный пух. Джилл долго думала, что тополя растут только в России, пока не съездила в Грецию. "Надо же", - подумала тогда она. В этом спальном районе в воскресенье вечером практически невозможно встретить кого бы то ни было. Зато, если поднять голову вверх, можно увидеть толпы звезд, теснящихся на небе. Они так же, как люди, подмигивают, тянут руки к Джилл и говорят: "ну вот же я! возьми меня с собой! мне так важно быть тебе нужным!" Пространство становится немного плотнее, потому что звезды там, наверху, взяли небо и тянут его на себя, как плед. А Джилл идет сквозь весенний воздух, держит в своей ладони его руку и улыбается. Она будет улыбаться всю сегодняшнюю бессонную ночь, и завтра в офисе, и послезавтра. Постепенно улыбка начнет тускнеть, безумные выходные затрутся рабочими буднями, она снова станет выглядеть на свой возраст. Но пока ей 19, она опять носит в себе маленького чертика, в любой момент готова сорваться и сбежать на реку, а завтра будут добрые посиделки у костра, которые она будет вспоминать всю свою "взрослую" офисную жизнь. Все становится простым и понятным, чувства и движения резче, вопросы четче, жизнь глубже. Фред смотрит на неё, останавливается в тени очередного тополя, прерывает себя на полуслове и быстро приподнимает её до уровня своих губ. Джилл выгибается, как лоза, льнет всем телом и звучит. Звучит так, как звучат молодые и гибкие счастливые женщины, если до них дотрагивается ветер. Они долго и, как и положено 19-летним, страстно целуются, переплетаясь телами, жарко дыша, перехватывая руки. В это время о ноги Джилл трется кошка трехцветка. "Вот и счастье пришло", - улыбается Фред, хватает девушку за руку и устремляется вперед, увлекая за собой хохочущую Джилл. Они бегут, задыхаются - дыхание еще не восстановилось от поцелуев - смеются, салят друг друга поцелуями и вновь разбегаются. Квартал звучит их смехом, переливается звездами, пахнет ветром. И вот уже создается полное ощущение, что это не стандартный старый спальный район с явными признаками запустения. Это берег моря, потому что такое счастье, такие звезды, такой смех возможно только там. И Джилл захлебывается в волне счастья, и опять набрасывается на Фреда, готовая разорвать его на триста шестьдесят пять маленьких амулетов и увезти их с собой. У ног опять трется кошка, теперь уже черная, требующая не еды, но ласки. Скоро самолет, она улетит и пока не очень понятно как теперь вечера могут происходить по другому. Она будет помнить эти три дня, сложит их в коробочку, предназначенную в её душе для самых счастливых моментов. И будет прокручивать диафильмом когда будет холодно, или мокро, или плохо, или и то, и другое. Когда в голову будут лезть всякие дурацкие мысли "никто меня не любит" и уши полны слез.
Сидя на лавке, они нюхали друг друга, едва прикасаясь ладонями и губами. Они заламывали друг другу руки, позволяли рвать кожу и одежду, кусались, как хищники. Мир вокруг совершенен настолько в такие моменты, что хочется умереть и поставить финальную точку - ибо ничего уже не будет лучше. Потом то конечно будет и лучше, и сильнее и еще много как. Но вот именно сейчас кажется что уже нет. Все линии жизни сошлись в одну точку, ты становишься сплошным, цельным и совершенным Ом. Это могло бы длиться вечность, если бы не сигналящее такси.


Три кошки проводили взглядом её чемодан и помахали хвостами на прощанье.