-Миша, беги! - худая, обожженная  клубами черного дыма женщина изо всех сил пыталась дотянуться  к заколоченному досками окну. Там виднелась небольшая щель, через которую мог протиснуться разве что маленький ребенок. И эта была единственная надежда на спасение ее шестилетнего сына. Огромный деревянный амбар пылал, заглушая треском горящих досок крики запертых там людей. Несколько десятков мужчин и женщин, стариков и детей, задыхаясь в обжигающем вихре черного едкого дыма, тщетно пытались выломать прочную, тяжелую дверь, ломая ногти о дубовые доски в приступах панического ужаса и отчаяния. Огонь разошелся быстро. Облитые керосином стены  вспыхнули мгновенно, и никакая сила уже не смогла бы удержать бушующую стихию. Небольшая группа немецких солдат собралась перед пылающим амбаром. Кто- то курил, где то фальшивила губная гармошка и изредка слышались взрывы хохота. Солдаты занимались обычной своей работой. Они уничтожали евреев, а заодно и осмелившихся помогать им украинцев. Вместе с людьми, сгорающими заживо в старом амбаре, медленно умирала деревня Барановка Житомирской области. Она начала умирать 12-го июля 1941-го года, когда фашисты захватили деревню и стали полноправными хозяевами этого украинского местечка. С первых  дней оккупации  немцы беспощадно уничтожали евреев и всех кто им помогал, пытаясь  прятать у себя в сараях или подвалах, рискуя своими собственными семьями. Трупы расстрелянных лишь слегка забрасывали землей, и бродячие псы раскапывали могилы, чтобы полакомиться  убитыми. После массовых расстрелов, у Марии остался маленький сын Миша, или Мойше, как его называл раввин сельской синагоги. Романа, мужа Марии, как и многих других  жителей местечка, гитлеровцы расстреляли практически в первые дни оккупации Барановки. Это было началом серии жестоких акций по проведению в жизнь '' Окончательного решения'' еврейского вопроса. Потом наступил холодный ноябрь 1941-го года. В один из таких дней в гетто, образованное оккупационными властями, ворвались солдаты и приказали всем евреям, включая детей и женщин, собраться на главной площади, чтобы выбрать '' Жидовского старосту'' Некоторые заподозрили неладное и попытались спрятаться у односельчан украинцев. Немногим тогда повезло. Некоторые сумели сбежать и присоединиться к партизанским отрядам, воюющим в здешних местах. Собравшихся раздели догола, погрузили в телеги и грузовики, и вывезли в ближайший  лес. Там взрослых и детей сбрасывали в вырытые ямы и расстреливали. На их трупы сбрасывали очередные жертвы и снова стреляли и стреляли. Потом немногих оставшихся в живых собрали в амбаре и заколотили все выходы. Двое немецких солдат принесли канистры с керосином и облили им стены… Мария задыхалась. Лицо и открытые участки кожи побагровели и начали покрываться волдырями. Она из последних сил пыталась дотянуться до просвета между досками, но ей не хватало всего лишь около полуметра, чтобы вытолкнуть маленького Мишу. Люди кричали и молились. Многие уже потеряли сознание и повалились на грязный пол амбара. Мария с ужасом поняла, что она не сможет достать до окна. Слезы градом лились из ее глаз, начинала дымиться одежда. Силы покинули ее… Вдруг чьи то крепкие  руки схватили отчаявшуюся уже женщину и подняли в воздух, словно она ничего не весила… -Давай, дивчина, нехай тикае, - дядько Петро, местный кузнец, легко удерживал ее в своих огромных лапищах и… улыбался сквозь бороду потрескавшимися от жара губами… -Миша, беги,- последний раз крикнула она, и вытолкнула сына в щель между досками… -Лежи, Ваня, не вздумай дергаться, мы все равно уже ничем не поможем, - два человека  лежали на земле за небольшим холмиком метрах в трехстах от пылающего амбара. К их одежде были прикреплены ветки с пожелтевшими уже листьями, а на головах красовались огромные венки соломы. Лица были измазаны грязью, к автоматам были ловко прикручены проволокой листья папоротника, и даже с двух метров было бы нелегко увидеть этих двоих. -У меня же братишка там, - тихо хрипел Ваня, не в силах сопротивляться крепким рукам своего друга, - ему и десяти нет, и мамка наверное с ним, только я ее не увидал, далеко все же. - Ты все равно уже ничем им не поможешь, только нас погубишь, лежи смирно и запоминай, кто у них за главного и сколько единиц оружия и техники. У тебя еще будет время с ними поквитаться, - он поднес к глазам бинокль… Ваня обхватил голову руками и уткнулся лицом в землю, - Вот суки, детей-то за что? Там же человек сорок будет, не меньше, а мы тут лежим и смотрим, - он начал бить кулаками в землю. - У гады, за каждого сам лично глотки грызть буду, до смерти не забуду этих нелюдей, - Ваня вдруг вырвал у друга из рук бинокль, - Серега, дай мне взглянуть, хочу рожи их запомнить, чтобы на всю жизнь, - он внимательно посмотрел в сторону пылающего амбара и вдруг тихо, словно боясь, что его кто нибудь услышит, произнес:  - Серега, глянь туда, там вроде малец из окна вылез, фрицы его не видят, он сбоку спрыгнул, видать, маленький совсем, - Сергей взглянул в бинокль. -Да, видно, мальцу кто-то помог в окно выпрыгнуть, надо следить за ним, что он делать будет и куда пойдет. -Пусть идет куда угодно, лишь бы амбар не начал обходить… Ой, да он не дурак будет, ползет в сторону леса, да еще так быстро, скоро к нам приползет, надо будет его встретить со всеми почестями. …Дверь землянки скрипнула, и вовнутрь ворвался ледяной ноябрьский ветер. -Товарищ капитан, гляньте, кого нам бог привел. Прямо из огня выпрыгнул… прыткий такой…  кусается, как хорек, характер показывает, - немолодой уже капитан поднялся со стула и присел на корточки напротив маленького человека. -Тебя как зовут-то? - спросил он и попытался прикоснуться ладонью к щеке ребенка, - Ой! Вот дьяволенок, - воскликнул вдруг мужчина и отдернул руку, - Кусается, гаденыш. Значит так… кто его привел? -Ну я, а чего? -А то, рядовой Иван Лаптев, что раз вы его привели, то вам за него и отвечать, ясно? -Ясно, товарищ капитан. А чего с ним-то делать будем? -Думаю так, - капитан задумчиво почесал затылок, сдвинув при этом фуражку на глаза, - прежде всего отмыть его в бане, потом выстирать его одежду и накормить по полной. Пусть пока с нами побудет, пока до Житомира не дойдем, а там его в детдом оформим, и дело с концом… ясно? -Куда ясней, - проворчал Иван и обратился к пацану, - пойдем, ты сам слышал, что нам приказали, теперь просто не отделаться, - он взял малыша за руку, и они вышли из землянки… Прошло несколько недель после того, как Иван ''пригрел'' у себя малыша. До Житомира так и не добрались. Партизанский отряд под командованием генерала-майора А. Сабурова проводил  операции по нанесению точечных болезненных ударов по противнику, и сам Гитлер считал первоочередной задачей розыск и уничтожение партизанских отрядов. Еще никогда немцам не приходилось сталкиваться с таким ожесточенным сопротивлением, как сопротивление "Русских Робин Гудов". Миша оказался настолько смышленым, что вскоре его начали  посылать в села на разведку обстановки. Ребенок шестилетка никак не привлекал к себе внимание, и гитлеровцы даже не предполагали, что маленький мальчик с кучерявой черной шевелюрой прекрасно запоминает все что видит и слышит. Кроме того, он немного понимал по-немецки, так как его родители часто говорили между собой на идиш. Он всегда довольно точно запоминал расположение штабов, подсчитывал количество техники и даже мог описать как производится патрулирование местности немецкими оккупантами. Так прошел почти год. Мишу обожали и при каждом удобном случае находили время поиграть с ним или почитать книжку. Иван очень гордился своим подопечным и  называл его сыном партизанского отряда. В конце 1942 года в партизанском отряде генерал-майора А. Сабурова произошли изменения. В его отряде появилось соединение бежавших из гетто или концлагерей евреев. Командующим этого соединения был Михаил Гильденман, которого многие называли дядя Миша. Дядя Миша очень заинтересовался своим тезкой и после долгих уговоров, доходивших чуть ли не до рукоприкладства, забрал к себе на попечение толкового еврейского мальчишку. Ивану, за год привязавшемуся к мальцу, как к собственному сыну, пообещали, что будут беречь малыша, как зеницу ока, и дядя Миша сам лично займется его воспитанием и образованием. А  Ваня сможет видеться с ним, когда захочет. В тот день жизнь семилетнего Миши изменилась. Он стал полноправным членом партизанского еврейского соединения, действующим под командованием генерал-майора А. Сабурова. Свою первую диверсионную вылазку Миша совершил в свой седьмой день рождения. Дядя Миша был против посылать ребенка на такое серьезное и опасное задание, как подрыв железнодорожного моста, но малец устроил натуральную истерику со слезами и громкими воплями, так что дядя Миша вынужден был сдаться. Семилетний мальчуган с огромными черными глазами и с большим мешком на спине не вызвал подозрение у немецкого патруля. Более того, они даже не посмотрели на чумазого и худосочного пацаненка, который прошел мимо них, что-то насвистывая себе под нос. Они  не заметили, как он, перейдя на другую сторону, вдруг спрыгнул с откоса и исчез под полотном железки. Поезд, перевозивший провизию и оружие оккупационной армии фюрера, не дошел до места назначения. Вместе с провизией и оружием погибло несколько десятков фашистов, среди которых оказались довольно крупные чины немецкой армии, и были изъяты секретные документы, связанные с передислокацией оккупационных сил. Успех операции был настолько весомым, что о ней было сообщено лично тов. Сталину. Участники операции были представлены к разного уровня орденам и медалям.  Среди них не оказалось Миши, хотя  генерал-майор Сабуров отправил личное сообщение самому Жукову и… получил отказ по причине возраста бойца. Но генерал не сдался и решил лично особым образом отблагодарить мальца. Когда партизанский отряд Михаила Гильденмана построился для вручения наград, первым был вызван Миша Гринберг. Генерал-лейтенант Сабуров подошел к нему и присел на корточки. В руках он держал кожаную кобуру, из которой виднелась рукоять пистолета ТТ калибром 7.62мм. Генерал достал из кобуры пистолет, и громко, чтобы все слышали, прочитал выгравированную надпись: "Мише Гринбергу за смелость и дерзость" У семилетнего Миши отвисла челюсть. О таком подарке он не мог и мечтать. У него теперь будет собственное оружие, личный именной пистолет… Радости не было предела. Миша с трудом сдержался, чтобы не запрыгать на месте. Вместо этого он отдал честь, как и полагается бойцу красной армии, и вернулся в строй. После этого дни потекли своей чередой. Миша совершал дерзкие вылазки против нацистов вместе с товарищами по оружию. Фрицы так и не поняли, кто и каким образом подрывает им мосты и железнодорожные составы, выводит из строя электричество и связь, да и просто нагло бьет окна в штабах. Так прошло три года. В 1944 году партизанский отряд расформировали, а Мишу отправили в детдом города Житомира. Именной пистолет был изъят директором детдома в связи с запретом на любые виды оружия. -Тебе нельзя такое носить, сынок, ты даже не представляешь, как это опасно, - поучал его директор. Миша больше никогда не видел этого пистолета.  Вместе с ним там были сотни детей-сирот, из-за войны оказавшихся без родителей... Именно тогда жизнь Миши покатилась под откос, как подорванные им же поезда. Будучи свободолюбивым и своенравным ребенком, он не смог находится в детдоме и вскоре сбежал. Миша бродяжничал и начал воровать, чтобы прокормиться и не умереть с голоду. Через год его поймали и снова вернули в детдом закрытого типа для трудных детей. Там ему многое пришлось пережить: драки за лишнюю порцию еды, за одежду и обувь. Там он впервые почувствовал на себе, что такое антисемитизм, не от фашистов, а от обычных советских детей. Его били, и он бил. Его резали, и он резал. Жестокость стала необходимостью выживания, и он снова сбежал. Однажды Миша, будучи уже подростком, был участником драки, в которой был убит милиционер. Его отправили в  колонию для несовершеннолетних. Через три года он был переведен в колонию строгого режима недалеко от Киева. Там он пробыл еще пятнадцать лет. Когда Миша Гринберг  вышел на свободу, это был угрюмый, мрачный человек, выглядевший намного старше своих лет, с проседью на висках. Все его тело покрывали многочисленные шрамы вперемешку с незамысловатыми синими татуировками по всему телу. Изменить уже ничего нельзя было, и вскоре он вернулся в колонию строгого режима за вооруженное ограбление ювелирного магазина. Миша оказался на самом дне, и это дно приняло его как родной дом… Киев, как всегда, поражал своей красотой. Легкий осенний ветерок неспешно прогуливался по Крещатику, сбивая  немногочисленные пожелтевшие листья с полуобнажившихся  каштанов. Люди неторопливо прогуливались в этот субботний день, и многие молодые парочки искали куда можно заскочить перехватить мороженного или выпить по стаканчику черного кофе. Жизнь конца девяностых текла, как Днепр в устье Десны, то ускоряясь во время разлива, то немного замедляясь в узких протоках обоих берегов. Где-то лаяла собака, где-то слышен был детский смех вперемешку с недовольными  голосами взрослых, а иногда доносился откровенный мат каких-то хулиганистых подростков. -Мама, мама, посмотри на этого дядю, - маленькая девочка с длиннющей рыжей косой показывала пальцем на лежащего возле скамейки человека. Тот лежал в луже собственной рвоты и экскрементов. Его рука все еще сжимала бутылку с  прозрачной жидкостью. Запах, исходивший от него, был невыносим, а его руки были покрыты  татуировками. -Фу, не подходи к этой дряни и не указывай пальцем. Вот не будешь слушаться маму, станешь такой же. -Не стану, не стану, - девочка разрыдалась, и ее мамаша, дернув дочку за руку, поспешила подальше от неприятного зрелища. Через час два санитара скорой помощи заносили в машину ногами вперед труп  Миши Гринберга, старого, очень старого человека, последним воспоминанием которого перед смертью был отчаянный крик его матери: -Миша беги! © Юджин Кабрин (искренний)