«Заводной апельсин» Энтони Бёрджесса, как выяснилось после прочтения, во многом уступает экранизации многоуважаемого пессимиста Стэнли Кубрика, но в некотором роде дает более обширное толкование природы главного героя, да и преступности в целом.
Начинается произведение весьма нетривиальным образом, в нарко-баре «Korova», где Алекс в компании других ребят-преступников попивает молочко с интересными добавками, «расширяющими сознание», а после отправляется на преступления, замешанные с кровью, изнасилованием и грабежом. Так, глава за главой, мы следим за жизнью Алекса, за его переживаниями и его выводами, которые он делает на определенном отрезке своего жизненного пути.
Роман уверенно держит темп эдакого криминального чтива: общий примитивизм повествования (требовать большего от малолетнего преступника – это как-то неразумно) с вкраплениями интересных мыслей – лишь зарисовка; молодежный сленг «надсат», сочетающий в себе русские и английские слова; и ультра-насилие, коего в книге оказалось намного больше, нежели в одноименном фильме (оно более жестокое, кровавое и извращенное). И так продолжается до тех пор, пока к Алексу не придет понимание истинного смысла жизни.
Отличие романа от фильма очевидно: Бёрджесс сделал Алекса «козлом отпущения», наркоманом-хулиганом, который кончает от звучания одной лишь классической музыки, а Кубрик превратил его в настоящую сволочь, ломающую людям жизни. Финальный твист, проделанный режиссером, дабы поставить точку в отображении его образа, указывает на то, что злой человек по сути своей всегда будет злым, вне зависимости от того, что ему навязывают добро. У Бёрджесса прямо наоборот – герой осознает собственную несостоятельность и недальновидность зла.
Хотя автор использовал первую часть книги, чтобы вызвать явную антипатию к Алексу, а последующие – жалость к нему, истина остается нерушимой. Для Алекса зло – привычное состояние, в котором герой действует, мыслит и живет. Ему не ведомо добро, для него это понятие не является антонимом зла. Поэтому его превращение в конце сложно оценить с точки зрения возраста, а не «бессознательного» в целом. Кубрик в этом плане поступил правильно, видоизменив финал.
