Крепкий хват.

Памяти  любимого деда  посвящается

     Почему же я сейчас не могу вспомнить каждый момент нашего пребывания вместе? Почему мы не обращаем внимания на простые вещи и события, которые со временем становятся дороги душе...
Только отрывки..., много приятных, коротких отрывков...

Помню как приезжал я на летние каникулы в маленький, старинный городок Бар на Винничине к деду с бабой... Помню практически каждую улочку там и магазинчик... Даже города, в котором родился и прожил пятнадцать лет, я так не вспоминаю. Помню огромное количество ворон и воробьёв, и рябины, растущие в центре и напротив нашего балкона...
Помню, как выходил я с дедом на этот балкончик, садился на мягкую седушку рядышком, и мы наблюдали с нашего высокого второго этажа за проходящими людьми. А прямо перед нами цветущая рябина и запах такой особенный! Маленький кустик помидоров на балконе, за которым дедуля очень ухаживал. И как бережно срывали эти доморощенные помидорины, и с каким удовольствием их ели. Ещё помню, как дед мне выпилил и подарил стальную трубку, как я набирал полный рот алых ягод рябины и словно последний разбойник обстреливал с балкона ворон. Помню, как реагировал он на это глубоким, громким смехом, выходившим прямо из лёгких и его прищуренные от улыбки глаза, греющие своим родным взглядом...
Вспоминаю, как любил ходить с дедулей в наш "гараж" (машины у нас никогда не было): сколько всего интересного у него там было, и сколько времени мы там проводили. Пока он выпиливал всякие узоры, ручки для дверей и вензельки, я набирал у него всего самого интересного и лепил из всех подручных материалов что-то своё.
Как же я сейчас жалею, что не научился у него столярному делу. Ведь он, даже приехавши сюда, не сумел остаться совсем без своего любимого дела и где-то умудрился купить точильный станок, поставил его прямо на балконе.
Помню, как располагались мы на диване перед черно-белым телевизором, и я ложил свою голову на упругий дедын живот..., как разглядывал его татуировки на крепких, огромных руках и перебирал его пальцы. Как гуляли мы по вечерам в центре, и эти крепкие пальцы сжимали мою ладошку, но не с болью, а с заботой. Какие они всегда были тёплые и знакомые.
Но больше всего я, пожалуй, помню, как любил наблюдать за дедом, когда он бреется! Это был целый процесс, за которым я всегда наблюдал с большим удовольствием! Мне, городскому пареньку, привычному видеть отца с электробритвой, наблюдать за дедом было очень интересно. Как я приходил  на кухню, садился в уголке на мягкий стул, а за обеденным столом сидел деда с красивым деревянным зеркалом и тщательно намазывал свои щёки и подбородок кисточкой с кремом. Затем брал бритву, вставлял  новое лезвие и начинал водить её по лицу, оставляя полосы телесного цвета, с маленькими порозовевшими капилярчиками на щеках. Таких я больше ни у кого не видел, только у своего деда.

Затем мой приезд в больницу к нему две недели назад, его спокойный, но не осмысленный взгляд. После того, как его вернули из искусственной комы, от кислородного голодания все дедыны мысли перемешались. Каждый раз в разговоре с ним всплывали незнакомые мне кусочки его памяти и отрывки всевозможных старых разговоров и задумок, так и не нашедших своего выхода в реальность. Но даже лёжа в больничной койке с кислородными трубками в носу и падающими одинокими каплями в пакете с капельницей, я ощущал его крепкую хватку! Пусть он и не сразу меня узнал, зато когда понял кто я такой, сжал покрепче свою здоровенную (даже спустя столько лет) ладонь и посмотрел мне в глаза. Может быть, он и не сказал мне то, что хотел, но в его взгляде я прочёл всё, что предназначалось мне, и что не нужно было озвучивать. Я ведь, наверное, всё-таки чувствовал, что вижу его в последний раз, поэтому и старался сжать его ладонь в своей и подержаться за неё подольше. Чтобы запомнить этот родной, вернувшийся с далёкого детства хват и заложить это ощущение крепко в памяти.
А потом звонок посреди ночи... крики матери в ответ от нежелания поверить в произошедшее..., затем пустой серый день... пустота, тишина, невесомость... пробуждение в суровой реальности, правая рука держащая носилки, внимательный, ползущий взгляд по контурам тела и лица, скрытых шёлковым покрывалом... снова носилки, на этот раз уже в левой руке, для передачи тела земле... последняя плитка, прячущая, укутанное в ткань лицо, от живого мира... земля, ещё земля, ещё, пока отец не отнимает лопату и уже смотришь на всё это со стороны... и засевшие  глубоко в памяти нанесённые на табличке цифры номера участка, которую кладбищенский служащий нес всю процессию- 19.5.67.
      Заплаканное бабушкино лицо, долгая дорога под ручку к выходу и блуждающий по чёрно-белым плитам мрамора взгляд, различающий надписи.... где на иврите, где на русском, а где и вовсе на  грузинском.

     Не хочу заканчивать свой рассказ на грустной ноте, потому что никогда не видел дедыных слёз, и ему, навряд ли, понравилась бы такая концовка. Хочу упомянуть сказанное бабулькой...: "Значит Б-гу понадобился хороший плотник, который сделал бы ему хорошее кресло, дабы было легче править и удобней сидеть на небесах Г-споду." Эти слова вызвали у меня улыбку, а ещё осознание того, что деда уже там. Знающие люди подтвердили это словами: умерший в субботу (шабат) – праведник и он сразу отправляется на небеса. Жаль, конечно, что он не сумел побывать на свадьбах своих внуков в телесном обличии. Но я не сомневаюсь, что он будет присутствовать на них в любом случае. Может быть, как дух, наблюдающий за всем, может быть как ангел, сидящий на плече кого-то из присутствующих, и уж на крайний случай в сердцах тех, кому он был дорог.

Использованы картины: Андрея Алфёрова, Елены Ермохиной, Олега Васильева.