Манюня записывается в кружок танцев «Солнышко» или праздничный концерт на сцене ДК «Кружок танцев «Солнышко» Набор девочек От шести до двенадцати лет Занятия два раза в неделю Спросить Анну Рштуни». Мы с Маней, затаив дыхание, несколько раз перечитали объявление. Кружок танцев «Солнышко»! Набор девочек! От шести до двенадцати лет! Спросить Анну Рштуни! Каждая отдельно взятая фраза будоражила наше воображение, но уловить общий смысл почему-то не получилось. -Это что?- пихнула меня локтем Манька. -Доска объявлений, не видишь, что ли?- я решила выиграть время. Манюня какое-то время сверлила меня своими круглыми вишнёвыми глазами, потом воинственно шмыгнула, поправила съехавшую на лоб красную вязаную шапку, и снова уставилась на объявление. Шапку Мане связала Ба. Вообще-то она собиралась связать ей берет, но немного ошиблась в расчётах. А когда поняла, что напортачила, перевязывать не стала. Украсила "берет" большим красным помпоном, пришила завязки из шёлковой тесьмы, нахлобучила внучке на голову и сказала «вуаля»! -Чего это вуаля?- разобиделась Манька,- ничего не вуаля. Разве это вуаля? -То есть?- не поняла Ба. -Ба! Ты что, не знаешь, что такое вуаля? Это такая штука, прозрачная, как марля, она висит на лице у француженок. Кажется. Маня не очень помнила, кто ходит с такой штуковиной на лице, француженки или какие другие заграничные вертихвостки, но ясно было одно - у этой скособоченной конструкции, отдалённо напоминающей шляпку перезрелого мухомора, нет никакого сходства с вуалёй! Ба хрюкнула. -Может ты перепутала вуаль с вуаля?- спросила, изо всех сил сдерживая смех. -Ничего не перепутала, я всё отлично знаю. Помнишь фильм «Три орешка для Золушки»? Там Золушка танцевала с такой вуалёй на лице. Так что ты меня не путай, Ба. Это не вуаля, это точно что-то другое! Манька паправила шапку, завязала тугим бантиком тесемки под подбородком. -Ну как? Ба отвела глаза. Конструкция получилась, мягко говоря, диковинная. С широкой английской резинкой на лбу, она в какой-то момент стремительно раздавалась во все четыре стороны, а потом постепенно сдувалась на макушке. Выглядело это так, словно под шапкой Маня прячет полусдувшийся баскетбольный мяч. Или большую салатницу. «Никогда больше не возьмусь вязать берет»,- подумала Ба, а вслух произнесла: -Красота!- и для пущей убедительности зацокала языком. -Спасибо, Ба,- Манька клюнула бабушку в нос и побежала к телефону: -Нарка, ты даже не представляешь, какую красоту связала мне Ба! Буквально на следующий день не только Нарке, но и всем остальным жителям нашего славного городка представилась возможность воочию убедиться в неземной красоте Маниной шапки. Всю обратную дорогу из музыкальной школы мы ловили заинтригованные взгляды прохожих. Некоторые особо пытливые взрослые останавливали мою подругу, и, пряча улыбки, изучали странную конструкцию на её голове. -Девочка,- не вытерпела одна тётечка,- откуда у тебя эта шапка? -Мне её бабушка связала,- отрапортовала Манька. -А кто твоя бабушка?- не унималась любопытная тётечка. -Роза Иосифовна. -Которая Шац?- испугалась тётечка. -Которая Шац,- закивали мы. -Прекрасная шапка,- мелко затряслась тётечка,- прекрасная! Так и передай бабушке. Маня зарумянилась. Она сунула мне скрипку и принялась с важным видом поправлять шапку – по новой завязала тесемки под подбородком, взбила помпон. -Ну как? -Шикиблеск. -Хочешь, я попрошу, чтобы Ба и тебе связала такую шапку? -Хочу. -А давай прямо сейчас пойдём ко мне и попросим. -А давай,- обрадовалась я. И мы пошли выпрашивать у Ба вторую чудо-шапку. По дороге зарулили к Дому Культуры, так, на всякий случай, ознакомиться с афишами. И наткнулись на таинственное объявление о кружке танцев «Солнышко». Топтались рядом минуть десять. Особенно настораживала фраза «набор девочек». -У нас дома есть набор кухонных ножей,- задумчиво протянула я. -И набор швейных принадлежностей, коробочка такая с нитками и иголками,- напомнила мне Маня. -Ага. Мы ещё несколько раз перечитали объявление. -Мань, а давай спросим эту Анну Рштуни, а? Она уж точно знает, что такое набор девочек,- предложила я. -Давай. Мы оставили нотные папки и Манину скрипку в раздевалке, зашли в первый попавшийся кабинет и спросили у отчаянно стрекочущей на пишущей машинке девушки, где тут можно найти Анну Рштуни. Девушка смерила нас недоверчивым взглядом, особенно долго разглядывала Манину шапку. Потом хмыкнула. -Вы пришли записываться на танцы? -Аха,- обрадовались мы. Теперь понятно, что означает выражение «набор девочек»! -Пойдёмте. Она повела нас на другой этаж. -Анн,- заглянула в какую-то дверь,- тут по твою душу. Мы зашли в комнату и разочарованно переглянулись. Таинственная Анна Рштуни оказалась тётей Ано, родственницей моего одноклассника Гранта. Это была невысокая, крепко сбитая длинноносая женщина, кривошеяя от рождения. Выглядела это так, словно она, наклонив голову к плечу, постоянно с любопытством что-то разглядывает. Тётя Ано была очень доброй и хорошей женщиной, но, к сожалению, личная жизнь у неё не сложилась. Жители нашего городка жалели её, и за глаза ласково называли Шейкривой. -Проходите, девочки,- приветливо улыбнулась тётя Ано,- вы хотите научиться танцевать? -Да,- неуверенно каркнули мы. Желание заниматься танцами сильно поубавилось. Одно дело загадочная Анна Рштуни, и совсем другое - Шейкривой. Чему она могла нас научить? Мы её часто заставали в совершенно прозаических ситуациях - вот она ругается в очереди за мясом, вот вышагивает по улице с авоськами, набитыми картошкой, баклажанами и пучками зелёного лука, а вот за ухо тащит домой нашкодившего племянника. -Родители в курсе, что вы пришли записываться в кружок?- спросила тётя Ано. -Да,- соврали мы. -Вот и замечательно. Танцы – это прекрасно. Я научу вас грациозно и величественно двигаться. Будете принцессами. Хотите быть принцессами? -Ясень пень,- хмыкнула Манька. Тётя Ано пожевала губами. -А заодно научу красиво говорить. Заниматься будем дважды в неделю, по два часа. К первомайскому концерту нужно выучить украинский народный танец. -Почему украинский?- засопели мы.- У украинцев платья короткие, а нам хочется в длинном платье танцевать! Нам бы русский танец. Чтобы с такой красивой штуковиной на голове,- мы повели руками над собой, показывая приблизительные очертания кокшника. Тётя Ано проследила за нашими руками, и казалось, только сейчас заметила Манин головной убор. Она какое-то время с любопытством разглядывала его, потом вцепилась в края и попыталась придать какую-нибудь общепринятую форму. Шапка отчаянно сопротивлялась. -Бабушка вязала? -Ага,- прокряхтела Маня. -Молодец бабушка,- забегала глазами тётя Ано.- Так вот, насчёт украинского танца. В нашем районе пятнадцать сёл. Плюс райцентр Берд. Каждый населённый пункт должен представить танец союзной республики. Организовали жеребьёвку, нам выпала Украина. -Подождите,- во мне проснулась внучка партийного работника,- республик-то пятнадцать! А танцев получается шестнадцать. -По решению организаторов коллектив из села Навур исполнит танец жителей крайнего Севера,- объяснила тётя Ано и озабоченно нахмурилась,- хотелось бы знать, откуда они возьмут материал для костюмов. Мы с Маней украдкой переглянулись. Тётя Ано нам определённо нравилась, и в первую очередь потому, что разговаривала с нами, как со взрослыми. Мы машинально склонили головы набок, и, затаив дыхание, слушали её. -А в чём мы будем выступать?- спросила Маня. -О, у нас будут очень красивые платья. Светлые, скорее всего белые, с пышной юбкой по колено, с вышитым передничком. А на голову наденете ободки с разноцветными длинными лентами. Платья закажем в ателье, а вышить на фартучках попросим ваших мам. Головные уборы сами смастерим. Головные уборы с разноцветными длинными лентами! Вышитые фартучки! Это же такая красота! Мы запрыгали от восторга. Тётя Ано записала наши домашние телефоны в отдельную тетрадочку, и наказала приходить два раза в неделю, по средам и пятницам, в шестнадцать ноль-ноль. Мы порадовались, что занятия по танцам никак не пересекаются с занятиями в музыкалке, и, попрощавшись, вышли на улицу. Надо было идти домой и признаваться родителям и Ба, что мы без их ведома записались на танцы. -А если ругаться станут?- ныла я, пока мы шли к Мане. -Конечно станут. Теперь они должны оплатить занятия, а потом ещё на фартучках вышивать. Мы постояли какое-то время возле Маниной калитки. Набирались смелости. -Можно вперёд нас скрипку выставить. Скрипку Ба точно ломать не станет,- предложила я,- а там, пока она будет на инструмент натыкаться, мы у неё извинения попросим. Авось она оттает. Маня вздохнула, поправила съехавшую на лоб шапку, нащупала помпон. -Если до помпона дотянется – оторвёт. -Не станет она портить шапку, которую сама же связала,- успокоила я подругу. -Ещё как станет! Ладно, сама порвёт, сама и зашьёт,- вздохнула Манька,- пошли. И мы пошли сдаваться. Маня выставила вперёд скрипку, а я прикрыла подступы к нашему телу папкой с нотными тетрадями. Ба натирала специальной полиролью большой комод, стоящий в холле. Пахло мастикой, и немного – лимоном. -Явились?- проворчала она. -Ба, а я грациозная?- звонко спросила Маня, фехтуя скрипкой перед бабушкиным носом. -Как армейский сапог,- не растерялась Ба. -А мы на танцы записались,- пискнула я. И прикрылась папкой. Это был воистину счастливый день. Потому что Ба не только не стала нас ругать, а наоборот, похвалила, и усадила есть наваристый борщ. Мы, обрадованные таким поворотом дел, съели без писка все овощи, и даже протёрли хлебной корочкой тарелки до блеска. Определённо, наши будущие мужья обещали быть расписными красавцами. Ба сидела напротив, читала очередной номер журнала «Здоровье» и периодически вставляла какое-нибудь веское слово в наш бесконечный птичий щебет. На десерт нам выдали по куску бисквита, щедро намазанного жёлтым слоем взбитой сепарированной сметаны. Мы умяли бисквит, заели его яблоком и какое-то время сидели выпучимшись. Переваривали еду. А потом Маня вспомнила про шапку. -Ба, ты можешь и Нарке такую шапку связать? -Какую?- встрепенулась Ба. -Такую, как у меня, красную с помпоном. Мы сегодня шли по улице, и все оборачивались на меня, а одна тётечка велела тебе передать, что это прелесть, прелесть,- подражая тону тётечки, рассказала Маня. -А вы случайно не запомнила, как эту тётечку зовут? Ну, хотя бы приблизительно?- у Ба загорелись глаза. -Неа. А что? -Неважно. Если ещё кто-то спросит тебя о шапке, говори, что её связала тётя Фая. -А почему?- удивилась Маня. -А потому. Чтобы потом не приходили и не просили им тоже связать такие шапки, ясно? Видишь, ты уже для Нарки просишь. А потом ещё другие придут. И что мне делать? Всему городу шапки вязать? -А Нарке свяжешь? -Пусть Нарка у своей мамы спросит. Если Надя согласится, то и Нарке свяжу. Мы с Манькой вылезли из-за стола. -Спасибо, Ба,- чмокнула я её в щёчку,- а можно Манька меня до дому проводит? -Можно, только быстро, а то уроки ещё делать. -Я мигом, одна нога здесь, другая там,- заверила её Манюня и схватилась за скрипку. -Ты зачем скрипку берёшь?- выпучилась Ба. -Чтобы перед собой выставить. У Ба глаза полезли на лоб. -То есть? -Ну, а если тётьнадя ругаться будет? Вдруг Каринка уже успела что-то учинить, и у тётьнади плохое настроение? Она рассердится, захочет побить Нарку, а я её скрипкой прикрою. Манька всучила Ба футляр, деловито нахлобучила шапку, взбила помпон и отобрала скрипку обратно. -Пошли, Нарка. Ба наконец очнулась и выдрала у внучки несчастный инструмент. -Я позвоню Наде и предупрежу, что вы записались на танцы. И ругать она вас не станет. Обещаю. -Ура,- обрадовались мы,- спасибо тебе, Ба, ты мировая бабушка! Это бесконечное счастье – гулять по городу с подругой. Кругом ещё зима и холодно, но снега осталось совсем чуть, только на верхушках холмов, да за полуразрушенным сараем старьёвщика дяди Славика. За этим сараем остановилось время – там дольше всех лежит снег и в самую жару цветут фиалки. Скоро закончится зима, и настанет сумасшедший март. А следом придёт апрель Апрель – удивительный месяц. В апреле много радости и печали. В апреле день рождения Ба. В апреле Пасха, мы поедем в гости к бабуле на освящённые куличи, обязательно возьмём с собой отварной форели, ведь Христос был рыбаком, и на столе, кроме всего прочего, должна быть рыба. Выезжать придётся очень рано, с робкими рассветными лучами, потому что первым делом нужно навестить могилу деда на старом армянском кладбище Кировабада. И я снова окажусь напротив частокола из белых крестов. Вот и я, деда, скажу, вот и я. И зажгу свечу в изголовье. Дед умер четырнадцатого января. Я родилась четырнадцатого января. В апреле случится день, называемый в народе «убило старухиных козлят». Однажды, в погожее апрельское утро, упрямая старуха не послушалась попа и вывела козлят пастись на луг. А потом грянула колючая метель и погубила всех. Когда в солнечный и безмятежный день налетает ледяная буря, вытаптывает робкое весеннее цветение, и, вдоволь наглумившись, трусливо отступает, оставляя за собой руины, люди друг другу говорят – сегодня убило старухиных козлят. В апреле наступает грустный двадцать четвёртый день. В этот день папа ходит мрачнее тучи, а по радио передают симфоническую музыку. Мы тихо шушукаемся по углам и делаем скорбное выражение лица, а вечером обязательно навещаем дедушку. Приходит мсьё Карапет, они на пару с дедушкой вспоминают и рассказывают, а мы, затаив дыхание, слушаем и запоминаем, слушаем и запоминаем. Мы уже большие, мы многое знаем. Потом будет май, а там и до лета рукой подать. В этом году родители обещали отправить нас в пионерский лагерь, и радости нашей нет предела. Откуда нам знать, что с первого же дня мы станем обрывать телефоны с просьбой забрать нас незамедлительно домой, а однажды, отчаявшись, предпримем попытку бегства? Нас поймают в километре от лагеря и отругают на вечерней линейке, перед всеми отрядами, под пустым флагштоком. А до поездки в пионерлагерь случится наш гопак на сцене ДК, и на протяжении всего танца зал будет оборачиваться к жене дяди Григора тёте Вере и сочувственно качать головой. А украинка тётя Вера будет часто моргать и утирать выступивший над губой пот согнутым пальцем. Вообще, с самого начала всё с нашим выступлением пошло не так. Сначала Дом Культуры не выделил нам помещения для репетиций, и пришлось учиться танцевать в спортивном зале Маниной школы. В первый день занятий тётя Ано выстроила нас по ранжиру, и сильно расстроилась, потому что перепад в росте составлял почти полметра, и в таком виде танцевать мы никак не могли. Но других желающих записаться в кружок не находилось, время поджимало, и мы стали репетировать в таком аляповатом составе. Потом тётя Ано огорошила нас просьбой называть себя Анной Генриховной. -А я думала, вас зовут Шейкривой,- развела руками восьмилетняя Мариам, и всем стало ужасно стыдно за неё. Но тётя Ано сделала вид, что ничего не слышала, и мы вздохнули с облегчением. -Наринэ, девочка,- выговаривала по ходу занятий Анна Генриховна,- танец – это не нагибаться как Буратино и не чертить ногой по полу циркулем, надо быть лёгкой и грациозной, понятно? -Понятно,- сопела я и с отчаянием утопающего загребала руками воздух. -Мария,- вздыхала Анна Генриховна,- где у тебя талия? Убери живот! Глубоко вдохни и не выдыхай. А теперь покрути попой! Манюня надувала щёки, и, выпучимшись, вела круглым пузом вперёд и назад. -Раз-и, два-и, раз-и, два-и,- задавала нам темп Анна Генриховна, хлопала в ладоши, показывала по сто раз одно и то же движение, и, расстроенная, качала головой - опозоримся! С платьями тоже вышла история. Мы купили подходящую ткань, и дружным коллективом сходили в ателье, где с нас сняли мерки. Но так как костюмы заказали не только мы, но и остальные коллективы нашего района (не во всех сёлах были ателье), то платья с фартучками мы получили чуть ли не накануне выступления. -Ничего страшного,- успокоила отчаявшуюся Анну Генриховну мама девочки Мариам, вызвавшаяся помогать нам с костюмами,- мы нарисуем карандашом на фартучках узоры, а мамы раскрасят их гуашью. -Это выход!- обрадовалась Анна Генриховна, и, пока мы водили по залу хороводы, отдалённо напоминающие разудалый танец гопак, они на пару с мамой Мариам разрисовали фартучки в незатейливый узор. -Девочки, запоминаем,- выкрикивала Анна Генриховна,- волны нужно раскрасить красным, кружочки – синим, а сверху пустить жёлтую полосу. Не перепутаете? -Нет,- хором заверили девочки. Потом мы допоздна мастерили головные уборы, и они у нас получились страсть какие красивые – красные ободки, украшенные белыми, желтыми и синими лентами. -Ленты будут отвлекать народ от нашего нестройного танца,- вздыхала Анна Генриховна. - Опозоримся – и ладно!- утешила её мама Мариам. Мы, конечно, не совсем опозорились, но станцевали из рук вон плохо – постоянно сбивались с шага, налетали друг на друга и путались в лентах от головных уборов. Но героями концерта всё-таки стали не мы, а совсем другие девочки. Порвал танцпол ансамбль из села Навур, исполнивший таинственную композицию «Северный шаман». Товарищи из Навура проявили недюжинную смекалку загнанных в угол людей, в частности, за неимением меха и другого полезного реквизита, по всему селу в спешном порядке собрали все дублёнки и повыдёргивали перья у курей. Во время выступления, на глазах у обалдевшей публики, из реквизированных дублёнок соорудили в центре сцены некое подобие юрты. За юртой, притопывая и прихлопывая, изображали горловое пение пять девочек, разодетых в новогодние костюмы лисичек, волков и зайчиков. Для пущей убедительности костюмы зверей там и сям были инкрустированы куриными перьями. Вокруг юрты, таинственно вращая глазами, кружились три девочки, наряженные в амбарные замки, подковы и другую крупную бижутерию. На ногах у девочек были сикось-накось сшитые «валенки» из грубой мешковины, перевязанные крест-накрест бечёвкой. Мешковина, видимо, олицетворяла собой олений мех. А по краю сцены метался шаман. На голове у него красовалась настоящая папаха из овчины, которую неунывные навурцы замаскировали куриными перьями под шаманский головной убор. На плечах весьма убедительно развевался плед в шотландскую клетку. Шаман подбегал то к одному, то к другому краю сцены, прикладывал ладонь к глазам и призывно выкрикивал в публику – эх-йа!!! Эх-йа, подхватывало сзади лесное зверьё из группы поддержки. Эх-йа, откликались девочки в валенках из мешковины, и, вращая глазами, выделывали па, от которых кровь застывала в жилах. На наше счастье, в зале не оказалось ни одного представителя народов крайнего Севера. Иначе всесоюзного скандала мы бы не избежали. © Наринэ Абгарян