КИНЖАЛ

                                                                     Юный рыцарь Фридрих Фон Шварцштейн, младший сын могущественного барона Генриха Фон Шварцштейна, прибыл в имперский город Нюрнберг. В соответствии с существовавшим в те времена правом майората, все владения отца должны были перейти после его смерти «майору» - старшему сыну. Младший же сын – «юнкер» получил от отца доброго коня, доспехи, вооружение, внушительную сумму денег и отправился в путь. Он надеялся вступить в войско какого-нибудь высокородного суверена и верной службой (подвигами на поле брани) заслужить славу, высокий титул и земли с крепостными крестьянами.
     Остановившись в гостинице, приличествующей его званию, юноша отправился осматривать город. Прежде всего он набрёл на «Маркт» - рыночную площадь в центре города, густо заставленную торговыми лавками, палатками, повозками, грудами товаров, лежащих прямо на земле. По узким проходам сновали толпы народа. Торговцы, расхваливая товар, на разные голоса зазывали покупателей, дёргали прохожих за полы. 
     Фридрих не спешил откликаться на призывы и не проявлял интереса к товарам, предпочитая разглядывать молоденьких дворянок и мещанок. Однако, увидев лавку оружейника он остановился. Какой мужчина, в особенности рыцарь, пройдёт мимо мечей и копий, щитов и шлемов, луков и арбалетов?

      Тотчас из лавки выскочил хозяин и принялся зазывать: «Извольте, Ваша Милость, зайти в лавку. Здесь Вы найдёте самое лучшее, самое благородное оружие, что есть в Германских землях. О! Не надо ничего покупать! Просто посмотрите!»
      Фридрих последовал призывам торговца, который суетился демонстрируя своё добро. Оружейник предлагал попробовать остроту мечей, обращал внимание на узоры наконечников копий, прикладывал на грудь рыцаря кольчуги и кирасы. Фридрих и впрямь не собирался ничего покупать. Отец снабдил его всем необходимым, а таскать с собой лишнюю тяжесть совершенно ни к чему. Одна вещь всё же привлекла его внимание. Это был роскошный кинжал в узорчатых ножнах с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом.
     Торговец, заметив интерес юноши, принялся расхваливать оружие: «О! Сразу видно настоящего знатока! Это великолепный кинжал! Другого такого нет во всём христианском мире! Он из дальних земель востока! Я отдал за него 500 таллеров, но Вам, Ваша Милость, готов уступить себе в убыток всего за 300». Фридрих колебался. Кинжал действительно был хорош: красив, удобен в обращении. Его рукоять ложилась в ладонь как влитая. Останавливало то, что такая роскошная безделушка подходила, скорее, какому-нибудь придворному шаркуну, чем суровому воину, каковым Фридрих уже почитал себя. Купец, между тем, продолжал соблазнительные речи: «Вы только посмотрите, Ваша Милость, какая сталь!» С этими словами он положил на маленькую наковальню железный прут, толщиной в палец и с одного удара разрубил его кинжалом пополам. «А теперь смотрите сюда!» Купец  подбросил в воздух кусок тонкой кисеи и вновь  взмахнул кинжалом. Невесомая ткань, разрезанная на лету, двумя лёгкими облачками медленно опустилась на пол лавки. «Вы видите, Ваша Милость, он нисколько не затупился от удара о железо! Клянусь Пресвятой богородицей, купить его за 250 таллеров – всё равно, что получить в подарок!»
     Фридрих колебался и не пытался торговаться. Это нервировало купца и он, не переставая нахваливать кинжал, сбавлял цену, пока не остановился на 100 таллерах. «100 таллеров, конечно, очень даже большие деньги, но кинжал того стоит»- подумал Фридрих и потянулся к висевшему на поясе кошелю, но в последнюю минуту передумал и решительно вышел из лавки.
     На другой стороне площади высился собор с недостроенной колокольней, а в сотне шагов от него стояла харчевня, над дверью которой красовалась деревянная, аляповато раскрашенная голова мавра. Почти одновременно юноша вспомнил, что давно не был на исповеди и что с утра ничего не ел. Несколько секунд голод и благочестие боролись в его душе.

                                                       *****

     Голод победил и он вошёл в харчевню. Толстый хозяин в белом полотняном колпаке и таком же фартуке подал ему блюдо с жареной колбасой, толстый ломоть хлеба и большую кружку пива. Утолив первый голод, юнкер обратил внимание на рыцаря, обедавшего напротив. Он был уже не молод, с густой проседью в волосах. Суровое загорелое лицо с белым шрамом на лбу, кожаный колет с потёртостями от лат выдавали в нём опытного воина. Деловито расправляясь с жареным каплуном, рыцарь то и дело поглядывал на Фридриха.
      Из-за стола встали почти одновременно и рыцарь сразу подошёл к юноше: «Прошу прощения, благородный рыцарь. Не приходитесь ли Вы сыном славному барону Генриху фон Шварцштейну?» «Совершенно верно, - ответил юноша. – Я - Фридрих фон Шварцштейн. С кем имею честь беседовать?» «Отто, барон фон Зонненберг» представился рыцарь. «Барон фон Зонненберг! – радостно воскликнул Фридрих – Я много слышал о Вас от отца. Он часто рассказывал, как вы сражались вместе в войске нашего почившего государя. Отец называл Вас своим другом и говорил, что Вы не раз спасали ему жизнь. Но скажите, как Вы меня узнали?» «Это нетрудно – засмеялся Зонненберг – Вы очень похожи на отца. К тому же я гостил у вас в замке, когда Вы были ещё подростком. Что же касается спасения жизни, то в бою все мы помогаем друг другу. Если бы не Ваш отец, меня уже давно бы не было в живых.»
     После расспросов о здоровье родителей, братьев и сестёр, домашних делах и новостях, фон Зонненберг поинтересовался, куда направляется юный Шварцштейн. Выслушав планы юнкера, он спросил: «А не хотели бы Вы, мой друг, послужить вместе со мной великому государю, императору Священной Римской Империи Германской Нации?» «Императору! – у Фридриха даже дух захватило – Я даже мечтать  не мог о таком счастьи!» «Отчего же не мечтать? – улыбнулся Зонненберг – поедем вместе. Я представлю Вас государю. Уверен, что он будет рад иметь в своём войске такого отважного воина, сына столь славного отца.»

Прошло 20 лет...

     Славные кавалеры со всей Германии и Италии явились в резиденцию Императора на рыцарский турнир. На обширном поле пестрели разноцветные шатры рыцарей, колыхались гирлянды и драпировки на помостах для высшей знати, прекрасных дам и императорской семьи. Блеск рыцарских доспехов, развевающиеся плащи и плюмажи из перьев, шёлк и бархат женских нарядов, звуки труб и фанфар, бой барабанов.
     Рыцари сходились в поединках. Каждый выбирал себе противника, которого почитал достойным, и, подъехав, прикасался к его щиту своим копьём. Если он прикасался концом древка, рыцари бились затупленными мечами и копьями. Победителем считался тот, кому удавалось выбить противника из седла. Если остриём, то бились боевым оружием до смерти или тяжёлого ранения одного из поединщиков. Победитель получал награду из рук императора и, торжественно объехав поле, слагал её к ногам красавицы, которую почитал своей дамой сердца.
    

      Героями нынешнего турнира вскоре стали двое – могучий граф Альбрехт фон Линденшмидт и отважный барон Фридрих фон Шварцштейн. Оба – прославленные воины, участники многих битв, оба – не знавшие поражений на турнирах. Всем было ясно, что столкновение между ними неизбежно. Особую серьёзность предстоящему бою придавало то, что оба слагали свои награды к ногам прекрасной графини Клотильды Пфальской. И вот наступил момент, когда Линденшмидт подъехал к Шварцштейну и коснулся его щита остриём своего копья. Поединщики разъехались на исходные позиции и по знаку императора, выставив вперёд копья, послали коней навстречу друг другу. С грохотом ударились копья о щиты. От мощного удара ясеневые древки переломились. Соперники разъехались и, обнажив мечи, вновь бросились друг на друга.

     Бились яростно и бесстрашно. В силе, ловкости и искусстве владения оружием оба были равны. Битва затягивалась. Напряжение среди зрителей нарастало. Вдруг Линденшмидт обманным выпадом отвлёк внимание противника и в тот же миг обрушил на его голову свой тяжёлый меч. Стальной шлем выдержал, но оглушённый Шварцштейн вылетел из седла.

     Когда он очнулся, Линденшмидт уже сидел на его груди: «Просите пощады, благородный барон! Вы были достойным противником и я буду рад подарить Вам жизнь.» «Дворянская честь - слишком дорогая цена за такую безделицу, как простая жизнь» - прохрипел Шварцштейн и, закрыв глаза от разламывающей боли, попросил: «Скорее, враг мой!». Граф, сняв с него шлем, вонзил в сонную артерию на обнажённой шее кинжал. Драгоценный восточный кинжал с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом.

                                                *****

     «100 таллеров, конечно, очень даже большие деньги, но кинжал того стоит»- подумал Фридрих и потянулся к висевшему на поясе кошелю, но в последнюю минуту передумал и решительно вышел из лавки.
     На другой стороне площади высился собор с недостроенной колокольней, а в сотне шагов от него стояла харчевня, над дверью которой красовалась деревянная, аляповато раскрашенная голова мавра. Почти одновременно юноша вспомнил, что давно не был на исповеди и что с утра ничего не ел. Несколько секунд голод и благочестие боролись в его душе.
     Благочестие оказалось сильнее и Фридрих отправился в собор. Здесь было прохладно и полутемно. Теплились огоньки свечей. Вдоль одной из стен выстроились исповедальни, украшенные искусной резьбой. Не раздумывая Фридрих вошёл в первую попавшуюся. За густой деревянной решёткой темнел силуэт головы священника. Юный Фридрих Фон Шварцштейн не мог знать , что это был отец Варфоломей, религиозный фанатик и проповедник, обращавший на путь даже самых закоренелых злодеев.
     Внимательно выслушав исповедь рыцаря, отец Варфоломей отпустил ему немногочисленные и несерьёзные грешки и с искренней заинтересованностью принялся расспрашивать о планах дальнейшей жизни. Слушал доброжелательно, вставляя сочувственные реплики, а закончив расспросы сказал: «Это очень похвально, сын мой, что ты намерен посвятить себя службе благочестивым государям. Но есть Государь, что выше их. Царь над царями – Господь наш.
     Разумеется, одерживать победы над могучими врагами на поле брани – великая доблесть. Но ещё большая доблесть – одерживать победы в своей душе, над самим собой, ибо здесь ты будешь сражаться с самым могущественным врагом на свете, врагом всего рода человеческого – самим Сатаной». Затем преподобный отец заговорил о красоте служения богу, о подвижничестве и аскетизме, об улавливании душ человеческих, о загробном воздаянии. Он яркими красками описывал блаженство рая и ужасы ада, цитировал Библию и труды великих богословов.
     Разумеется, Фридрих всё это слышал с детства, но от слов отца Варфоломея у него появилось ощущение широко открывшегося окна в мир, на который он ранее смотрел через узкую щель. Ему казалось, что его овеяло божественное дыхание, что пение ангелов доносится до его ушей. Из церкви он вышел обновлённым, с твёрдым решением посвятить всю свою жизнь служению богу.

Прошло 20 лет...

     Фридрих Фон Шварцштейн, кардинал Гессенский, сидел в своём кабинете. Перед ним на тяжёлом дубовом столе лежал раскрытый том сочинений святого Франциска Ассинского. Однако он, уже в который раз, машинально перечитывал одни и те же фразы, не вникая в их смысл. Мысли его были заняты другим.
     В Риме, в своей резиденции умирал папа римский. Все понимали, что дни его сочтены, а значит, в ближайшее время конклаву высших иерархов католической церкви предстояло собраться, чтобы выбрать из своей среды нового великого понтифика. Папа был стар, болел давно и подковёрная борьба за папский престол, скрытая от непосвящённых, шла уже несколько лет. Теперь, когда развязка была близка, реальные шансы на победу имели двое из множества претендентов: Томмазо Бертолуччи, кардинал Пьемонтский и Фридрих Фон Шварцштейн, кардинал Гессенский, во всём превосходивший соперника. Учёность и мудрость, праведная жизнь и умение привлекать сердца людей снискали ему большую популярность среди духовенства, мирян и многих могущественных влиятельных государей, церковных и светских. Кардинал Пьемонтский уступал ему во всём, но превосходил коварством, хитростью и умением любыми средствами добиваться своего, не гнушаясь клеветой, шантажом и подкупом. Равно как и обманом, клятвопреступлением, и предательством.
     Теперь, когда развязка была близка, любое, самое ничтожное и случайное обстоятельство могло повлиять на решение конклава.
     Тихонько скрипнула дверь. Вошёл старый, честный, испытанный слуга, обязанный кардиналу всем и преданный как собака. Он  протянул кардиналу серебряный поднос с запечатанным пергаментным свитком на нём и прошелестел в глубоком почтительном поклоне: «Умоляю простить, что беспокою Ваше Преосвященство, срочное послание из Рима.» Сердце Фридриха забилось, он подчёркнуто спокойно взял послание, сломал печать с изображением папской власти (двух скрещённых ключей святого Петра), развернув свиток, пробежал глазами письмо. 
     Это не было известие о смерти Папы. Обычные, рутинные новости.
Многие уже устарели, некоторые столь ничтожны, что и сообщать о них не стоило. При чём здесь срочность?

      Быть может, в письме есть скрытый смысл, тайные намёки или оно зашифровано? Кардинал Гессенский славился умением раскрывать тайны самых замысловатых шрифтов.

     Фридрих положил свиток на стол и низко слонился над ним, внимательно вглядываясь в каждую букву.

     И тут проверенный верный слуга вонзил в склонённую спину кардинала кинжал. Кинжал, полученный вместе с ларцом золота и драгоценностей, от кардинала Пьемонтского. Драгоценный восточный кинжал с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом.

                                                *****

     «100 таллеров, конечно, очень даже большие деньги, но кинжал того стоит»- подумал Фридрих и потянулся к висевшему на поясе кошелю, отсчитал 100 таллеров. Купец рассыпался в благодарностях, сам прикрепил кинжал к поясу юноши и с поклонами проводил до дверей.
     Выйдя из сумрачной лавки, Фридрих решил ещё раз рассмотреть своё приобретение. При ярком солнечном свете кинжал выглядел ещё более прекрасным, и молодой рыцарь мысленно похвалили себя за то, что не поскупился.
     «Приветствую тебя, Благородный Фридрих фон Шварцштейн!» - услышал он внезапно за спиной, обернулся и увидел Людвига – своего ровесника и друга детства, такого же, как и он юнкера, младшегосына барона Мальсфельда, ближайшего соседа Шварцштейнов.
      Друзья радостно поздоровались и после весёлых воспоминаний о детских забавах и обмена домашними новостями, заговорили о будущем. Выслушав планы Фридриха, Людвиг спросил: «А не хочешь ли ты отправиться в крестовый поход?»
     -«В святую Землю?» - спросил Шварцштейн?
     -«Да нет, поближе - улыбнулся  Мальсфельд – Папа и император призывают рыцарей в поход в Остзейские земли нести свет истинной веры язычникам – литвинам, ливам, куршам, эстам... Каждому участнику похода обещано полное  отпущение грехов, слава и богатые владения с поддаными из окрещённых язычников. Поехали, дружище! Будем вместе сражаться, во всём помогать друг другу, да и веселее вдвоём!»
     -«Поедем!» - согласился Фридрих.

Прошло 20 лет...

      Властительный барон Фридрих Фон Шварцштейн сидел у постели больной жены и держал её горячую бессильную руку в своих больших загрубелых ладонях.
     -«Я позвала тебя, чтобы проститься – говорили Гертруда – Чахотка разрывает мою грудь и я  знаю, что не доживу до утра. И теперь, пока я ещё в силах, я хочу сказать, что всегда любила тебя. Ещё с того момента, как увидела впервые, тогда, на охоте под Кёнигсбергом в имении моего отца, помнишь? Не известный бедный скромный юный рыцарь. Никто тебя и не заметил среди богатых гостей моего именитого могущественного отца. А ты поклялся себе завоевать славу и богатство, чтобы просить у отца моей руки, сдержал слово и 15 наших лет вместе пролетели очень быстро...
     Слава твоего имени гремит по всем Остзейским землям, к твоему слову прислушивается сам Великий Магистр Ордена. Наши владения – одни из самых богатых в Лифляндии. Наши сыновья растут настоящими рыцарями, а дочери добродетельны и прекрасны. Моя жизнь удалась. Единственное, чего мне жаль оставлять на этом свете – моё главное богатство – это тебя, точнее наши чувства.
     Я не знаю, что ждёт меня после смерти. Но и в райской обители и из тьмы преисподней я буду взывать к Господу, чтобы он был милостив к тебе. И я верю, что, дай Бог, это будет нескоро, мы снова встретимся, чтобы уже никогда не расставаться.
     А теперь прощай, супруг мой любимый, уходи. Пришли ко мне старую Марту, я чувствую начало нового приступа. Не хочу, чтобы ты меня видел такой...»
     Незадолго до рассвета Гертруда умерла. Её похоронили на песчаном холме, у только что выстроенной церкви. Много слёз было пролито на похоронах. Горько рыдали сыновья и дочери, неутешны были слуги. Благородные соседи не могли удержать слёз... Горевали о доброй госпоже даже угрюмые крестьяне, недавние язычники. Только Барон не проронил ни слова, ни слезинки. Однако каждый, кто взглядывал на его застывшее лицо, в страхе спешил отвести глаза.
     Вернувшись с похорон, барон, молча, не глядя ни на кого, прошёл в свои аппартаменты и никто не посмел следовать за ним. Войдя в кабинет, Шварцштейн опустился в резное дубовое кресло и вперил взгляд в окно. Перед ним расстилался давно знакомый пейзаж: песчаная дорога, ведущая к замку, вечерняя заря над лесистыми холмами... Фридрих видел только одно – отсутствие Гертруды: она никогда больше не проедет по дороге, они никогда больше не поедут на охоту в леса...  Гертруда никогда больше не позовёт его вместе любоваться закатом над виднеющимся вдали морем...
     Всё, что он делал до сих пор, всё, чего добился, предназначалось ей. Он стремился к славе, чтобы отсвет её падал на Гертруду. Он добился высокого положения при дворе, чтобы Гертруда была окружена почётом. Его богатства множились для того, чтобы Гертруда жила в роскоши. Теперь её нет и всё потеряло смысл. Вокруг него чужой враждебный мир и не на что опереться. Родня в Германии? Он давно от неё отошёл. Редкие вести из родового замка давно перестали радовать или огорчать его. Даже известие о смерти родителей он воспринял без особых переживаний. Дети? Занятый боями, государственными делами и хозяйственными хлопотами,он уделял им мало внимания. Воспитанные няньками и учителями, они далеки от него и всего лишь должным образом почитают отца. Верный друг Людвиг Мальсфельд? Он погиб на его глазах в несчастливой для крестоносцев битве и Фридрих, отбиваясь от наседавших со всех сторон жемайтов, не успел прийти ему на помощь...
     Барон не заметил, как наступила тёмная безлунная ночь. Тяжёлые низкие тучи закрыли звёзды. За окном зияла чёрная бездонная пустота, такая же, как в его душе. Фридрих провёл рукой по поясу, вынул из ножен кинжал и спокойно, бестрепетной рукой вонзил его себе в сердце. Драгоценный восточный кинжал с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом.

                                                *****

   «100 таллеров, конечно, очень даже большие деньги, но кинжал того стоит»- подумал Фридрих и потянулся к висевшему на поясе кошелю, отсчитал 100 таллеров. Купец рассыпался в благодарностях, сам прикрепил кинжал к поясу юноши и с поклонами проводил до дверей.

   Выйдя из сумрачной лавки, Фридрих решил ещё раз рассмотреть своё приобретение. Однако юная хорошенькая горожанка, проходившая мимо, отвлекла его. Фридрих направился, было следом, но девушка вскоре затерялась в рыночной толчее. Он, впрочем, не слишком огорчился и отправился куда глаза глядят, бродить по улицам Нюрнберга.  
     Ноги занесли его в еврейский квартал. Бородатые евреи с завитыми пейсами, одетые в соответствии с постановлением магистрата, в нелепые длинные одежды, с красным изображением колеса на груди, наперебой зазывали богато одетого рыцаря в свои лавки. Не обращая на них внимания, юноша кружил по узким переулкам, пока не упёрся в тупик. Фридрих уже поворачивал обратно, когда заметил над одной из дверей круглый щит с изображением знаков зодиака. Обиталище астролога! Как почи все его современники, он верил в пророчества. Узнать свою судьбу было очень соблазнительно. Шварцштейн толкнул низкую дверь и, нагнув голову, чтобы не удариться лбом о притолоку, вошёл.
     Он оказался в комнате со сводчатыми потолками. Окна были задёрнуты плотными шторами, не пропускавшими дневного света. Горели свечи в причудливых канделябрах и бронзовые лампы. На полках и в стенных нишах рядами выстроились толстые книги в кожаных переплётах, громоздились таинственные приборы и инструменты. С потолка на толстых шнурах и цепях свисали большие металлические и стеклянные шары, покрытые изображениями людей и зверей в окружении звёзд, модели кораблей, черепа и чучела странных животных.
      Напротив двери, за большим столом, накрытым чёрным сукном, читал книгу седобородый старец в просторном чёрном балахоне и чёрном же высоком колпаке, на котором поблёскивали золотые звёзды, геометрические фигуры и таинственные буквы. Услышав скрип двери, человек отложил книгу и сказал звучным низким голосом: «Приветствую тебя, сын Генриха из из славного Шварцштейна» Фридрих удивился. Не так уж много встречал  он евреев на своём веку и уж конечно запомнил бы столь калоритного старика. Однако на вопрос, откуда тот знает его имя, старик усмехнулся и констатировал: «Ты пришёл узнать свою судьбу, Фридрих,  сын Генриха. Изволь, я приоткрою пред тобой завесу будущего. Садись, смотри и слушай» - и он указал на табурет, стоящий напротив.
     Когда Фридрих сел, астролог поднялся, принёс на стол три глубоких медных сосуда, наполнил их густой ароматной жидкостью из серебряного кувшина и провёл над ними горящей лучиной. Жидкость в сосудах вспыхнула голубоватым пламенем. Затем принёс золотую широкую чашу с выгравированными непонятными письменами и наполнил её водой из другого кувшина. Приказав Фридриху положить руки на край чаши, старик высыпал в неё горсть какого-то тёмного порошка. Вода замутилась, по ней поплыли разноцветные полосы, образуя причудливые, беспрерывно меняющиеся узоры. Астролог, шепча заклинания, не отрывал от них взора. Внезапно узоры исчезли, вода окрасилась в кроваво - красный цвет и вновь стала прозрачной.
     Еврей поднял на Фридриха свои огромные угольно – чёрные глаза. «Ты родился под счастливой звездой, Фридрих,  сын Генриха – заговорил он. – За какое бы дело ты не взялся, по какому бы пути не пошёл, тебя ждут слава, почёт и богатство. Но через 20 лет ты умрёшь насильственной смертью. Кто и почему убьёт тебя – скрыто от меня. Но свою смерть ты носишь на поясе. Это бесценный кинжал с берегов тёплого моря, который ты купил сегодня у оружейника Мартина. Через 20 лет он пресечёт нить твоей жизни.»
     Старик встал, давая понять, что предсказание окончено. Он ни словом не обмолвился о плате, но Фридрих, подчиняясь какому-то неосознанному чувству, выложил на стол ровно 7 золотых таллеров и, против воли низко поклонившись, вышел на улицу.
     Вскоре он очутился у реки и неспешно зашагал к берегу. Юнкер был доволен предсказанием. Слава, почёт, богатство – чего ещё желать молодому честолюбивому рыцарю? А смерть через 20 лет – ну что ж, - ведь это так не скоро! В его возрасте 20 лет вообще казались вечностью. «А впрочем, - подумал он, - Почему бы не обмануть судьбу? Уничтожу кинжал – посмотрим, как сбудется пророчество старого еврея.»
     Фридрих отцепил кинжал и, широко размахнувшись, швырнул его в реку. Взметнулся фонтанчик брызг и кинжал исчез под водой.

Прошло 20 лет...

     Граф Фридрих Фон Шварцштейн ехал берегом  Рейна, направляясь к своему замку. За ним, растянувшись длинной вереницей, скакали его воины. В пути припозднились и ночь застала их в дороге.
      Граф чувствовал себя счастливым. Он возвращался с битвы, исход которой решил отряд в сотню всадников под его командой, внезапно ударивший во фланг неприятельской конницы. Здесь же, на поле боя, король пожаловал барону Шварцштейну титул графа, а тридцати шести его воинам, уцелевшим в свирепой сече, титулы баронетов.
     Старый оруженосец поравнялся с графом: «Ваше сиятельство – сказал он сурово –полночь близится. Скоро всякая нечисть полезет из своих нор. Доброму христианину в такое время негоже быть в дороге, особенно на берегу Рейна, где, по легендам, в лунные ночи вроде нынешней, сама дочь Рейна – Лорелея своим колдовским пением заманивает путников и губит. Я знаю тут поблизости неплохую корчму. Давайте переждём там до утра, а с рассветом - снова в путь» «Что это?- рассмеялся граф – Неужто ты, Готфрид, стал бояться чертей? Признайся честно, тебе просто хочется промочить глотку. А может, дело в хорошенькой хозяйке корчмы?» Готфрид обиженно замолчал и вернулся к остальным рыцарям.
     Шварцштейн мчался по дороге. Прохладный влажный ветер овевал его лицо. Лунная дорожка дрожала на волнах реки. Сквозь стук копыт рыцарь услышал какой-то тихий мелодичный звук. Сначала казалось, что это звенит комар. Звук становился громче, отчётливей и Фридрих понял, что это прекрасный женский голос поёт чарующую песню. Музыка захватывала, завораживала, хотелось слышать её ещё и ещё... Конь, казалось, тоже попал под обаяние звуков. Он нёсся без понуканий всё быстрее и быстрее, едва касаясь копытами земли.
     Воины яростно нахлёстывали своих коней, стараясь не отстать от суверена, бешеную дробь выбивали копыта, клочья пены срывались с удил, развевались на ветру хвосты и гривы. Тщетно. Граф уносился всё дальше от своих вассалов и вскоре вовсе пропал из виду.
     Фридрих ничего не слышал и не чувствовал. Песня плыла не в ушах, а в мозгу, в сердце, заполняя всё его существо. Звуки становились всё ближе и отчётливее. Конь обогнул крутой обрыв в излучине реки и глазам графа предстало волшебное зрелище: на вершине чёрного берегового утёса сидела обнажённая дева. Золотые волосы водопадом стекали по плечам, по нагому телу и покрывали всю вершину скалы. Она была невыразимо прекрасна! Это её зов привёл Фридриха. 
     Конь взлетел на вершину утёса. Не прерывая пения, Лорелея протянула к рыцарю белоснежные руки, на которых, словно бриллианты, сверкали в свете луны капли рейнской воды. Граф соскочил с коня и медленно приблизился к красавице. Прохладные руки обняли его, влажные губы прижались к его устам... 
                                                                                                                             
     Дева прервала поцелуй и Фридрих увидел в её поднятой руке лезвие кинжала, сияющее под луной. Он упал на колени, разорвал камзол и подставил Лорелее обнажённую грудь. Красавица нежно улыбнулась и в этот миг дивное лицо обратилось в кошмарную сатанинскую маску, дьяволица ощерившись вонзила кинжал, не в силах сдержать сладострастного ужасающего  вопля. Драгоценный восточный кинжал с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом.

                                                *****

     Фридрих отцепил кинжал и, широко размахнувшись, швырнул его в реку. Взметнулся фонтанчик брызг и кинжал исчез под водой...
     Старый рыбак Ганс старательно выгребал против течения, направляя челнок к заветному месту посреди реки, где в глубоком омуте всегда водилась рыба. Опытный рыболов, он понемногу прикармливал её и в результате снимал свой серебристый трепещущий урожай так же регулярно, как земледелец свою пшеницу. Сеть его была поставлена с вечера и теперь, потянув её Ганс сразу понял, что улов богат. Весело мурлыча немудрящую песенку, старик вытаскивал из ячей рыб и бросал их в корзины на дне лодки.
      Вдруг, среди рыбы Ганс заметил какой-то продолговатый предмет, который принял было за древесный сучок, какие часто запутываются в сетях. Однако, приглядевшись, обнаружил запутавшийся в ячеях роскошный кинжал в узорчатых ножнах с резной рукоятью слоновой кости, увенчанной головой диковинной птицы с изогнутым клювом. «Вот это штука! – подумал старик – Небось таллеров 10 стоит, не меньше!» Большую сумму бедный рабак, для которого 1 таллер был целым состоянием, и представить себе не мог. «Наверное обронил его в реку какой-нибудь важный барон. Проплывал в лодке или на корабле, и обронил. Вот уж, небось, ругался!» Оглядевшись, на всякий случай, по сторонам, Ганс спрятал кинжал за пазуху, быстро рассовал по корзинам оставшуюся рыбу и поспешно направил челнок к берегу. 
      Энергично работая веслом, рыбак размышлял, что делать с кинжалом. Мысль о том, чтобы оставить такую драгоценность у себя ему, понятно, и в голову не пришла. Отнести на Маркт и продать какому-нибудь купцу? Э нет, Ганс не такой дурак. Купец сразу подумает: «Откуда у нищего рыбака такая дорогая штука?» Чего доброго стражу позовёт, а то и сам к судье потащит. Кто же поверит на допросе, что кинжал попал в сеть, как карась какой-нибудь? Значит, не избежать пытки. Старик даже поёжился.
      Впрочем, Ганс был тёртый калач. Многие обитатели нищего нюрнбергского предместья, где он жил, промышляли кражами, а то и ночным разбоем. Где кража, там и скупка краденого. Хозяева мелких лавчонок, ютившихся в вонючих переулках предместья, не задавая вопросов, покупали всё – от куска домотканого холста до золотой церковной утвари. Такой и кинжал купит и заплатит неплохо. Если поторговаться, можно таллера 3 выручить, а то и 5.
     Ганс причалил к берегу, почти не торгуясь продал улов дожидавшемуся его торговцу рыбой и поспешил к себе в предместье. Заглянув в несколько лавчонок, он выбрал ту, где кроме хозяина никого не было и, войдя, выложил на прилавок кинжал........